К той же категории причисляются все роды фарсёров, людей, которые внезапно останавливают вас и говорят:
– Что с тобою?
– Ничего...
– Быть не может!...
– А что?...
– Помилуй, ты бледен, как полотно!... Ты сам на себя не похож!
Вами овладевает беспокойство; но фарсёр сохраняет всю свою серьезность и продолжает уверять, что вы больны, что лицо ваше обращает на себя всеобщее внимание... Он доволен тогда только, когда лицо ваше, действительно, бледнеет от смущения и внутренней тревоги. Фарсёр умышленно толкает вас на улице, и говорит, прикидываясь раздраженным:
– Милостивый государь, нельзя ли быть осторожнее! Что это как вы толкаетесь!...
Или подходит к вам с озабоченным видом: – Вы не знаете новость?.. очень печальная новость...
– Что такое?
– Вы кажется хорошо знакомы с Б***?
– Да... А что, разве что случилось?
– Да; жена его умирает...
Вы бежите к Б***, спрашиваете; на вас смотрят, как на помешанного и не понимают, что вы хотите сказать. Жена Б*** не думает даже быть больною. И т. д.
К разряду наглецов принадлежат также лица, которые, не быв с вами знакомы, стараются заговаривать на гуляньях, в театре, в публичной карете. Тип фразы, с какой обыкновенно подступают они, следующий:
– Извините, милостивый государь, но кажется я уже имел удовольствие где-то вас видеть?...
Затем, безостановочно следуют самые бесцеремонные расспросы о вашей службе, летах, состоянии, и проч. Вы едете в вагоне железной дороги; сосед спрашивает у вас огня; вы извиняетесь, говорите, что не взяли с собою спичек. При этом, в стороне раздается хриплый смех, высовывается лицо с нагло мигающими глазами и самодовольный голос произносит: "Как же вы, такой молодой человек, и у вас нет огня!..." Смело бейтесь об заклад, что это наглец первого разбора!
Несправедливо было бы, однако ж, называть таким именем всех незнакомых лиц, которые пристают и заговаривают. Возьмите в соображение, что душа невольно иногда настраивается к сообщительности; в таком расположении, самое робкое, скромное существо не утерпит, чтобы не взглянуть искоса на соседа и не сказать ему: "Ужас, как холодно... какой резкий ветер!..."
Такой господин может оказаться иногда очень приятным собеседником.
Совсем иное дело лица, у которых сообщительность является главною, постоянною потребностью, которыми, при виде незнакомого человека, тотчас же овладевает беспокойство и мучительное, неодолимое желание вступить в объяснение, войти в дружбу и раскрыть свои мысли и чувства.
Сообщительность, достигающая степени зуда и чесотки, принимает обыкновенно самую мягкую, нежную, любезную форму; особы, одержимые этим зудом, становятся тем скучнее и несноснее, чем больше высказывают любезности в обращении с вами. В семействе скучных людей, они известны под именем: любезников.
Хуже всего то в любезнике, что вы решительно против него обезоружены.
Вы терпите в его обществе невыносимую пытку, чувствуете, что ставит он вас поминутно в глупое, фальшивое положенье, и, при всем том, никак не можете отвязаться! Есть ли возможность грубо обойтись с человеком, который так приветлив, внимателен, предупредителен и любезен!?...
Начинается с того обыкновенно, что куда бы вы ни обернулись, вы видите перед собою пару глаз, которые всюду следят за вами и мягко, нежно на вас устремляются; потом, глаза на мгновение переходят к вашему соседу и господин (обладатель глаз) просит с утонченнейшею деликатностию вашего соседа уступить ему свое место. Вы хотите поправить подушку, поднять раму, – незнакомец предупреждает малейшее ваше желание; после того, он начинает ласково мигать, вертится на месте, крутит головою и вдруг, с неописанною нежностию во взоре, к вам обращается:
– Извините меня, милостивый государь, говорит он, тая от умиления: – но вы, кажется, знакомы с Л*?...
– Да, знаком...
– Какие это милые люди... особенно она... не правда ли?... впрочем, и он также!... Очень, очень милые люди! (незнакомец при этом весь как-то изгибается) И давно вы с ними знакомы?
– Да...
– Я также.... удивительно, как мы с вами до сих пор там не встретились!... Мы часто, очень, очень часто говорим об вас... мне всегда хотелось с вами встретиться... я давно искал случая... давно! давно!... (тут голос незнакомца умягчается и услащается до степени меда). Я так много уже слышал о вас... Позвольте мне иметь честь вам представиться...
Незнакомец окончательно расплывается от восхищения; он жадно, хотя нежно, схватывает вашу руку и приступает к выгрузке своих чувств и мыслей.
Другой вариант:
После предварительного приступа, описанного выше, любезник начинает таким образом:
– Превосходнейшее время!... Очень, очень хорошее время!... Как приятно ехать в такую погоду... Нам, кажется, по дороге?...
– Я на Крестовский...
– А я в Новую деревню... Так верно на дачу?
– Да.
– Я также.... Нельзя, знаете: в городе душно, пыльно... к тому же: семейство!... больше, знаете, для детей... вы также верно женаты?
– Нет.
– А я, так вот скоро уже десять лет женат; имею даже трех малюток: сын и две дочери... позвольте узнать, с кем имею честь?...
Вы называете фамилию, которая вовсе неизвестна; но любезнику она как будто знакома; она знал того-то, знал такую-то, носивших такое имя. Он выказывает душевное сожаление, что судьба, так сказать, лишает его счастия продолжать путь с таким милым, любезным, приятным соседом; но он надеется... надеется, что... гм! гм!... и просит убедительно о продолжении знакомства.
И точно: с этой поездки, между ним и вами заключается какая-то неразрывная связь; где бы вы ни встретились, – он посылает вам приветливый поклон, осведомляется о вашем здоровье; и это продолжается целые годы, – иногда всю вашу жизнь, – разве вы перестанете кланяться; но на это вы не решитесь, потому что, за что же, наконец, отвечать грубостию на его учтивость и любезность?